Случай из практики выпускников военной кафедры института

Случай из практики выпускников военной кафедры института

Корабль, на котором я служил в начале 1980-х годов во главе с командой студентов, почти уже выпускников военно-морской кафедры ленинградского института, был необычный.

В Черное море не заходят большие противолодочные корабли — моя военная специальность. Им там нечего делать. Такие корабли догоняют и уничтожают атомные субмарины, которые не бывают в небольшом по их меркам море.

Корабль на ремонте

Корабль нашей специальности был как будто специально пригнан в Севастополь для нашей практики. Стоял он боком к причалу, а значит, надолго. Его ремонтировали.

Почему стоял тут, в севастопольской бухте, о том и будет наша патриотическая история. Мы, вольные студенты, временно прикомандированные к кораблю, не понимали поначалу, где мы оказались. Только приехали, и вот вам корабль.

Нам казалось, что такими кораблями заполнено все Черное море. Тем более, что в бухте стоял настоящий вертолетоносец, а на рейде покачивался огромный авианосец, недавно построенные на николаевских верфях. Так было, пока нам не начали по-настоящему доверять и допускать к документам.

На досуге прочитать все приказы по кораблю

Случилось так, что были потеряны личные дела двух корабельных мичманов. Как и кто потерял, неизвестно. Наша задача заключалась в их восстановлении. Как? Очень просто.

В перерывах между работой на корабле нам поручили прочитать все приказы по кораблю за многие годы его жизни. Там, где речь идет о двух потеряшках, необходимо было делать выписки из приказов об из наградах, подвигах или, наоборот, проступках.

Вскоре весь послужной список великолепной двойки мичманов был у нас, что называется, на руках. А вместе с этим перед нами лежала вся долгая и славная история корабля.

Больше всего нас удивили приказы, сделанные словно под копирку, о создании групп по противодействию идеологическим диверсиям, создаваемым при каждом заходе корабля в иностранный порт. Перечислялись офицеры и моряки, которым вменялось охранять корабль от идеологических диверсий. При этом не совсем понятно было, что это за диверсии такие.

Пока однажды мы не наткнулись на приказ, написанный, видимо, под настроение, с приписками: «на вооружении группы иметь: кувалда — 2 единицы, топор — 5 единиц, столовый нож — 10 единиц, подручные материалы — при наличии».

Стало сразу понятно, что те приказы были, скорее, формальностью, так положено, не допускать разложения личного состава созерцанием заграничной жизни. Мы все-таки не удержались и спросили.

Нам ответили, что корабль очень часто заходил в иностранные порты. Но теперь после последней аварии, из-за которой он стоит в длительном ремонте, корабль вряд ли будет снова заходить в порты супостатов.

Странное объяснение, не правда ли? Так мы, наверное, никогда и не узнали бы истину, если бы не случай.

Меня вызвали к командиру корабля

командир корабля

Так получилось, что мы дружно, всей студенческой группой прогнали, по-другому не скажешь, помощника командира корабля по хозяйственной части, капитана второго ранга. Он взялся командовать нами в тот момент, когда мы подписались добровольно на участие в ремонте. Не скучать же совсем, да и помогать надо всегда, если можешь.

И тут меня вызвали к самому командиру корабля. Командир корабля — человек великий. У него своя отдельная каюта, попасть в которую можно только по его разрешению. Это касается любого офицера. Матросы же туда вовсе не ходят, кроме вестовых (официантов, говоря нормальным языком).

При этом, по сложившимся столетиями флотским традициям, командир корабля не имеет права без приглашения офицеров входить в кают-компанию офицеров.

И вот представьте картину. Возле каюты командира топчатся человек 5 вызванных офицеров, ожидая своей очереди для получения указаний или нагоняя. А среди них стоит матрос в окрашенной местами рабочей форме, пибывший прямо с ремонта корабля. Мы — пока еще студенты, но почти уже выпускники военно-морской кафедры института, служили в форме рядовых матросов. Другой формы для нас не оказалось в экипаже, в сухопутной военно-морской части.

Форму для переодевания нам тоже не выдавали в экипаже. Может, забыли, или может закончилась она прямо перед нами. Такое часто случалось, например, в магазинах того времени, начала 1980-х: только что было, и вот опять нет.

Я понимал, что мне достанется от командира корабля. Но все-таки надеялся, что это будет не как во времена парусного флота и матросов из крепостных. Офицеры с интересом и одновременно негодованием смотрели на матроса здесь, где их никогда не бывало с момента постройки судна.

Студенты — это не матросы и еще не офицеры

Флотские не любят, когда рушатся традиции. Мы же их рушили постоянно, например, свободно разгуливая по правому борту корабля, куда не допускались матросы.

В то же время мы преспокойно проходили и по левому борту, куда не допускались уже офицеры. Это далеко не весь перечень наших нарушений морских табу, благодаря ошибкам мичманов сухопутного экипажа, неправильно подготовившим нам форму для службы.

Когда настала моя очередь, я вошел и доложил, как положено. На вопрос, почему мы отвергли помощника командира, я четко обосновал, что мы сами более эффективно отремонтируем объект. Помощник командира нам лишь мешает своим авторитарным стилем.

рапорт

Не буду описывать, как мы откровенно бессовестно отвергли офицера, и в том, конечно, наша вина. Для студентов, у которых в кубрике лежал «Дневник славных (вернее, бесславных) дел», куда ежедневно заносилось далеко не самое славное, такое безобразие было сущим пустяком.

За это меня вызвали на ковер. Но и я был не прост. Сразу пошел в атаку, заявив, что вверенное командиру корабля судо уйдет на дно прямо у пирса, если отвязать канаты. Он потребовал доказательств. Я ответил одним словом: «бардак!».

Встреча на стенке

Отвернувшись в иллюминатор, командир предложил назавтра утром ждать его на стенке (так называется пирс по военно-морскому) возле корабельного трапа для продолжения разговора. Я отрапортовал, и вышел, развернувшись не совсем по-военному. Офицеры удивились, увидев меня в отличном настроении. Они ожидали совсем другого.

Наутро я стоял в указанном месте. Когда спустился командир, я снова отрапортовал, и он потребовал следовать за ним. По дороге в неизвестном направлении, может, на гауптвахту, как я сначала подумал, он стал рассказывать историю корабля.

Оказывается, до него кораблем командовал другой командир. Он был лихим моряком. Не признавал скорость менее 18-и узлов, что для такой громадины было много. Экипаж был натренирован для таких маневров.

Несколько мелких судов были опрокинуты волной от корабля в моменты прохода узких проливов на предельной крейсерской скорости, при заходе в порты. Швартовался корабль тоже на предельных скоростях, вызывая панику на берегу и на стоящих поодаль пришвартованных судах. Опасались столкновений с берегом, со стенкой, с другими судами. Волны разбивались о борта мелких яхт, захлестывали их, причиняли реальный ущерб.

На все ноты протеста наши дипломаты отвечали корректно, но неизменно «делали и будем делать так же». Все судебные иски об ущербе оплачивались без проволочек.

При этом корабль ходил из одного иностранного порта в другой, порой по полгода не возвращаясь на базу. Цель — поддерживать вероятного противника в состоянии опасения и страха перед мощью нашего флота.

И вот однажды, возвращаясь из очередного дальнего похода корабль попал в жуткий шторм в Атлантическом океане. Это был вселенский ураган, иногда случающийся в тех местах, от которого стали падать даже самые крепкие морские волки — морская болезнь и страх, что вот-вот корабль пойдет на дно.

Бесстрашный командир приказал идти с удвоенной скоростью 36 узлов (умножьте мысленно на 1,852, чтобы получить скорость в километрах в час). Такую скорость корабль способен развить, если нужно догнать атомную подводную лодку. На такой скорости корабль перестал качаться на огромных волнах.

Он несся, пробивая волны насквозь, слегка подрагивая, будто на неровной дороге, и издавая шум на весь Атлантический океан от одновременно работающих шести газовых турбин на самой полной мощности, как будто кричал то ли от радости, то ли от страха, то ли от всего сразу. НАТОвцы, слушая этот грохот турбин через свои акустические станции, ждали начала третьей мировой.

Так воют наши корабли лишь на боевом курсе перед уничтожением атомных субмарин. Максимальный срок движения на предельной скорости по техническим характеристикам корабля — это 15 минут. На войне этого достаточно, чтобы решить задачу или погибнуть.

Однако, шторм продолжался сутки. Сутки НАТО слушало грохот и тревожно размышляло, где по ним ударят вначале. Шторм закончился, турбины затихли

Командир боевой части, отвечающий за энергетику, тут же доложил командиру корабля, что турбины больше не смогут работать, они выработали весь ресурс и нуждаются в замене. Командир приказал любой ценой дойти на остатках ресурса до Севастополя. Это была ближайшая база, где можно было провести требуемый ремонт.

Боевая тревога

Корабль пришел, его поставили к стенке бортом, разрезали палубу, вытащили все энергетические установки, стали ожидать срочной поставки новых. Когда мы очутились на корабле, новые установки уже монтировали и испытывали.

Командира, что носился и пугал супостатов, сразу же перевели на другое судно с повышением, несмотря на ущерб. Назначили нового командира. Но он еще не разу не вышел в море с командой, привыкшей к прежнему командиру. Поэтому команда была как бы в стороне от командира — это и создавало ощущение бардака и неустроенности.

Экипаж станет другим, как только моряки убедятся в своем новом командире, увидят его в деле. Правда, командир задумался после моих слов. Уже назавтра в корабле прозвучала боевая тревога, которую не слышали со времени последнего похода в Атлантику. Команда воспряла, вот оно, начинается! Мы помогли командиру своими советами, как ни странно.

Дегустация пищи и ремонт камбуза

За разговорами мы с командиром пришли в столовую на берегу, в экипаж. Командир при мне продегустировал подготовленную пищу. Энергетики на корабле нет, камбуз не работает, пищу временно готовят на берегу.

Командир показал мне, как проводится дегустация. Попросил доложить всем остальным студентам, чтобы знали, как будущие офицеры флота.

Далее я выполнял роль доставщика пищи на корабль в сопровождении самого командира корабля. После входа на корабль по трапу ему, заодно и мне, были отданы полагающиеся почести.

На прощание командир громко при дежурной команде сообщил мне, что отныне студенты будут подчиняться ему лично, станут ремонтировать камбуз для скорейшего его запуска, и в свободное время по его разрешению будут гулять по Севастополю. Вместо положенного «есть!» я не по уставу ответил «ура!», но наказан за это не был.

Рассказав все своим студентам, мы все вместе поняли, почему было столь много приказов о заходе в иностранные порты. Оказывается, нам посчастливилось служить на грозе океанов и морей, угрозе НАТО и всех тех, кто думает о победе над СССР.

В это время послышался в первый раз звук запускаемых новых турбин, почти как запускают авиационный лайнер, только звук намного мягче. Совсем иначе мы стали жить на корабле, с пониманием, где мы на самом деле находимся, чего от нас ждут.

Практика закончилась, пора прощаться

Когда прощались насовсем, командир лично отвез нас на берег на своем баркасе на встречу с офицерами с военно-морской кафедры для дальнейшего препровождения студентов в Ленинград.

На прощание он сказал, что корабль не забудет студентов практикантов до следующего капитального ремонта, если таковой состоится в будущем. Поскольку наш вклад в постановку корабля в строй невозможно переоценить, команда нас запомнит надолго.

Корабль вскоре отправлялся в очередной дальний полугодовой поход на Тихий океан с уже новым командиром, который собирался достойно заменить своего предшественника, свободно разгуливая по всем океанам и морям на современном большом противолодочном корабле, оснащенным новенькими турбинами производства СССР.

Оцените статью
Просто Знать
Добавить комментарии

;-) :| :x :twisted: :smile: :shock: :sad: :roll: :razz: :oops: :o :mrgreen: :lol: :idea: :grin: :evil: :cry: :cool: :arrow: :???: :?: :!: