Жил-был капитан сербской армии. Чем он проштрафился, точно не знаю.
Вроде, ему вменили в вину измену, ни много, ни мало. А время то было беспокойное, в преддверии Первой Мировой войны. Присудили ему за измену пожизненное заключение.
Сколько душ у человека
И вот везут его закованного кандалы в поезде в сопровождении охраны. А он о душе думает, сколько душ у человека, одна или несколько, насколько душа бессмертна, почему человек живет не вечно, а душа…
Кажется ему, будто жизнь — это грань между безвременьем и временем. Вечный покой находится в покоях бога, а вечное движение — у дьявола. И ровно посредине, по мнению того бедолаги капитана, находится жизнь, там, где время останавливается, но человек еще не попадает под сень Бога. Но и не к черту с его вечным движением.
Грань сия очень тонкая, достаточно лишь оступиться, и попадешь либо туда, где времени нет, либо туда, где время уже не остановить, как оно останавливается на время всей нашей жизни. Так думал арестант, вернее, уже заключённый.
Капитан в заключении
По прибытии в пункт своего назначения капитан последний раз взглянул на окружающий мир, на людей, на город. И затем по приставной лестнице спустился в темную яму, куда никогда не попадает дневной свет.
Лестницу вынули, люк сверху закрыли и в свете единственной горящей свечи он увидел, где ему предстоит провести остаток своей еще молодой жизни — капитану было лет 50.
Кровать, покрытая инеем в вечном осеннем холоде ямы, табурет, стол, свеча на столе, и рядом кипа бумаги и пишущая машинка. Последнюю ему велел поставить следователь, что вел его дело до приговора.
Дело в том, что следователя интересовала не только судьба подсудимого, а затем и заключённого. Его интересовали его сообщники, которые пока не выявлены и не понесли заслуженного, по мнению следователя, наказания.
Следователь считал, что в условиях отсутствия надежды на избавление, капитан напишет обо всём и обо всех. Он не учел, что капитан был серб, а это православный человек, который никогда не сдается.
Капитан в яме задумался еще больше о судьбе своей души. А что если он предстанет перед судом божьим не в душе православной, а католиком, протестантом, а то и вовсе мусульманином… В его родной Сербии противостояние религий как было тогда, так и остается по сей день.
Голос второй души
И вообще, думал капитан, сколько у человека душ? А вдруг их не одна, а две. Ведь при жизни люди стараются жить парами. Хотя, при чем тут души?
В какой-то момент одиночества, без надежды на изменение своей судьбы, в невероятно трудных условиях действительно остановившегося времени, капитан вдруг услышал второй голос, голос своей второй души. Но голос тот был подкашливающий (как не подкашливать в сырости темной ямы), и к тому же женский. Он узнал в том голосе свою жену. Где она сейчас?
Окончательно осознав, что душа у него не одна, капитан еще сильнее задумался об их спасении после своей смерти. И тогда он впервые за долгое время одиночного заключения сел за пишущую машинку…
Стук пишущей машинки
Охранник тут же доложил следователю радостную новость: заключённый печатает! Следователь заранее распорядился, чтобы об этом ему сообщили немедленно. Он бросил все дела, подошел к камере и, не открывая ее, прислушался.
Доносился отчетливый стук пишущей машинки. Правда, немного необычный: частые удары сменялись короткими или длинными паузами, как будто капитан задумывается. Он также иногда ударял сразу по нескольким клавишам машинки, отчего ее заедало. Но заключённый тут же исправлял положение, восстанавливал работоспособность агрегата, и продолжал строчить, как думал следователь, доносы на себя и своих товарищей в надежде за это обрести спасение и освободиться из заключения в невыносимых условиях. Без надежды… обрести надежду… на спасение.
Охране категорически запретили входить в камеру, пока заключённый печатает. Запрещалось подсматривать, чтобы не спугнуть его. В общем, подавайте еду и новые свечи, и не вмешивайтесь! Таково было решение следователя.
А сам следователь уже рассчитывал на повышение, благодаря раскрытому преступному сообществу. А пишущая машинка не унималась, отдыхая лишь во время сна заключённого.
Серб помнил всех обидчиков, никому ничего не прощал, но не выходил из себя и не злился. Потому спал он спокойно и ровно. А наутро, если можно назвать утром вечную и ровную мокрую простудную осень без единого луча естественного света, наутро он вновь садился и печатал, печатал.
Всю картину чуть не испортил дуболом охранник, который не выдержал и подсмотрел за заключённым, несмотря на категорический запрет. То, что он увидел, заставило его не скрывать о своем поступке, а немедленно доложить следователю, хоть за это он сам мог понести наказание.
Печать на пишущей машинке вслепую
Он доложил, что заключенный печатает… в полной темноте! Свеча не горит. Он печатает вслепую. Следователь не поверил, пошел, и действительно увидел работу капитана в полной темноте.
Будучи человеком военным, исполняющим приказы свыше, следователь решил ничего не менять: что бы не происходило, надо выполнять приказ. А значит, пусть печатает в темноте. Ведь главное — печатает, значит, будут новые сведения по делу об измене…
Тут начался конфликт Австрии и Сербии, а следом Первая Мировая война загремела фронтами. Предателю капитану изменили приговор.
Согласно законов военного времени в один из вечеров его вывели из его ямы, поставили перед строем вооружённых солдат. Капитан услышал выстрел и тут же пал замертво. Когда его закопали под деревом согласно устава, говорят, он еще чувствовал зубную боль, которую заработал в сыром подземелье, хотя после расстрела дотошный офицер, командовавший солдатами, лично подошел к убитому и убедился, что тот мертв.
Бумаги, оставшиеся после расстрела капитана, передали кому следует. Там увидели набор бессмысленных латинских букв. Подключили лучших шифровальщиков того времени, в надежде найти код. Без надежды… Шифр не был найден. Решили, что это обычная абракадабра. Бумаги отправили в архив. Следователь не получил повышение, и, возможно, сгинул на фронтах огромной войны, куда его могли отправить за невыполнение особо важного задания. Хотя, кто знает?
…
Спустя десятилетия кто-то раздобыл материалы про того сербского капитана, написал рассказ, а может повесть. И в заключении опубликовал несколько слов из сохранившихся в архивах текстах, отпечатанных заключённым в поисках спасения своей души: JIJK, KOL, OHJZFE, WFZGDGEHS… Поместил в свое произведение эти слова автор рассказа или повести для того, чтобы быть более убедительным, рассказывая, как метущийся капитан, слышащий голоса своих якобы беспокойных душ, печатает в темноте все, что попало…
…Прошло время
Рассказ, а может повесть попалась на глаза одному известному музыканту с мировым именем. Он только взглянул на бессмысленный текст безвременно погибшего капитана сербской армии, как сразу же все понял: «Перед нами первый и, наверное, единственный случай, когда хорошо образованный человек, находясь в состоянии душевного смятения, сыграл Хоральную прелюдию фа-минор Иоганна Себастьяна Баха, сыграл НА ПИШУЩЕЙ МАШИНКЕ прелюдию, которая называется «К тебе взываю, Господи».
Иоганн Себастьян Бах-фа минор,хоральная прелюдия: Я взываю к тебе, Господи.
Те буквы, которые не расшифровали лучшие шифровальщики XX века, есть не что иное, как мнемоническая запись музыки.
Капитан ИГРАЛ МУЗЫКУ на пишущей машинке во спасение своей души и других грешных душ, находясь на грани между безвременьем и временем в услових остановившегося времени, которые ему создали его мучители.
Но остановившееся время — это время Бога, так по крайней мере рассуждал тот капитан, находя успокоение для своих душ в прекрасной музыке. С надеждой на спасение…
Грустная история, но необычная